Эта битва - один из ответов русских на постоянную агрессию Запада. Одна из самых жестоких и крупных битв за всю историю средневековой Европы, как по числу участников, так и по числу погибших в ней воинов – сражение при Раковоре (Раковор – древнерусское название; Везенбург - немецкое) между рыцарями Тевтонского ордена и войском Северо-запада и Северо-востока Руси. Многие вовсе не слышали об этой битве.

А ведь раковорское сражение было не менее значимым,нежели битва на Чудском озере. По масштабам Раковорская битва была намного больше «Ледового побоища». В сражение под Раковором с русскими сражались не только жители Дерптского епископства, а «вся земля немецкая», т.е. войска всех государств Ливонской конфедерации, которые пришли на помощь датчанам, против которых русские и затеяли этот поход. Русские полки вели не два князя, а целых семь. Соответственно и численность русского войска была раза в два – три больше, чем в 1242 году у Александра(Невского) и Андрея Ярославича.

Формальным поводом для конфликта послужили усилившиеся притеснения новгородских купцов в Ревеле, столице «земли короля». Имели место также пиратские нападения на торговые суда в финском заливе. Для Новгорода торговля была основным источником дохода, поэтому на подобные события новгородская община реагировала крайне болезненно.

Ещё в 1267 году новгородцы готовили поход на Литву. Объединенные дружины вышли в поход в направлении на Полоцк, но в нескольких днях пути от Новгорода новгородская дружина устроила стихийное вече. Новгородцы объявили наместнику великого князя, что на Полоцк или в Литву не пойдут. Целью которого на том же вече были избраны, казалось бы, слабые и беззащитные в военном отношении Раковор и Ревель (датские владения). Русские опустошили окрестности, подступили к замку, но потеряв при попытке взять город неожиданным штурмом, «изгоном», семь человек, отступили. Для успешного планомерного штурма необходимы были соответствующие осадные приспособления, которыми русское войско, собиравшееся изначально грабить полоцкую и литовскую земли, не запаслось. Вернувшись, новгородцы попросили у князя Ярослава Ярославича помощи. Дескать, воевать, княже, хочется, а людей не хватает.

Князь Владимирский зов братьев услышал и отправил на подмогу сыновей своих Михаила и Святослава. Очень вовремя подоспел с дружиной и сын Александра Невского Дмитрий Переяславский, дружины из Пскова и от других князей. Пригласили мастеров, умеющих делать осадные орудия.

Рижане, дерптцы, ливонские рыцари, встревоженные масштабными военными приготовлениями, послали послов, с которыми новгородцы договорились о том, что ливонские немцы не будет помогать датчанам. 18 февраля 1268 г. подошли наши войска к уже знакомому Раковору. Какого же было удивление русских князей, когда они увидели, что их встречают не только датчане, но и ливонцы (немцы). И это после того, как послы Юрьевского епископа и Ордена поклялись перед русичами о ненападении, поцеловав крест. У крестоносцев так принято: клятва, данная язычникам(то есть не католикам), силы не имеет. Такую «свинью» запад подложит ещё не раз. «Новгородская летопись старшего извода» пишет, что собралась вся земля немецкая («бо съвкупилася вся земля Немецьская»). Русские дружины нисколько не испугались объединения ливонцев с датчанами, а спокойно переправились через реку и выстроили полки.

Против железного немецкого полка по центру стал Михаил Фёдорович с новгородцами, левый фланг занял Михаил Ярославич со своим войском, а справа расположились Дмитрий Александрович с переяславцами, Довмонтов с псковичами и Святослав Ярославич с суздальцами.

Удар ливонской железной свиньи был страшным. Был убит Михаил Фёдорович, тысяцкий Кондрат, тринадцать бояр (ещё 2-е пропали без вести) и много воинов. Но не дрогнули новгородцы, остановили натиск ценой огромных потерь. Хронисты описывают дальнейшее действо как огромную мясорубку. В разгар сражения Дмитрий Переяславский с пятью тысячами ратников ударил по левому флангу. Бесстрашные крестоносцы, наводившие ужас на соседей, обратились в бегство.

Русские полки гнали неприятеля семь вёрст («в три пути» - летоп.) до самого Раковора. Как сообщают летописи, было убито 12 000 человек неприятеля, русских полегло около 5-ти тысяч. Под стенами замка наши войска стояли«на костях» (на поле битвы) ещё три дня, не сделав ни каких попыток закрепиться на территории Ливонии. Подбирали раненых, хоронили убитых, собирали трофеи. Вряд ли потери русских были слишком велики – в средневековом сражении «лицом к лицу» основные потери несла проигравшая сторона именно в ходе преследования ее победителями, а не в ходе непосредственного «выяснения отношений».

Русские войска с поля боя под Раковором не бегали, чего нельзя сказать о большей части их противников «и гониша их до города въ три пути, на семи верст, яко же ни мочи ни коневи ступити трупием» (цитата из летописи), то есть кони русских воинов не могли передвигаться из-за обилия лежавших на земле трупов. О продолжении похода речи, вероятно, не шло, так как был разгромлен русский обоз, а вместе с этим были утеряны необходимые для осады инженерные приспособления, восстановить которые на месте не представлялось возможным.

Тем временем князь Довмонт со своей дружиной прошёлся огнём и мечом по Ливонии (ответный русский дружеский визит за грабежи и убийства на псковской земле). «Давмонт с псковичами хотели воспользоваться победою, опустошили Ливонию до самого моря и, возвратившись, наполнили землю свою множеством полона» (Соловьев, СС., т.2, с. 163).

Каждая из участвовавших в битве сторон приписывает победу себе. Как обычно, западные бумагомаратели тут же записали свою, «непредвзятую» версию сражения и его исхода. Вот что мы находим в Ливонской рифмованной хронике. Оказывается, победили немцы, хоть им пришлось сражаться малым числом. Тут же говорится о том, что на одного немца приходилось (угадайте, сколько? Ладно, даже не пытайтесь. Такую отвагу мир видел только при Фермопилах). 60 русских!

Ради справедливости, стоит отметить, что такая же цифра указана «непредвзятой рифмованной хроникой» и при Ледовом побоище. Просто «шестьдесят» отлично рифмуется с «немец». А в столкновении на мосту ливонские хронисты-стихоплёты превозносят храбрость 160-ти рыцарей против 5-титысячного русского полка. Впрочем, в другом месте бесстрашных рыцарей, оказывается, было 80. Если верить ливонской хронике, сражение и вовсе выиграли объединённые силы датчан и Ливонской конфедерации, потеряв всего 1350 человек. Но почему победители в спешке покинули поле боя, а потом три дня сидели за каменными стенами не указывается.

Вот так Ливонский орден и датчане на бумаге выиграли Раковорскую битву… Единственное, на основании чего условную победу можно было бы присудить анклаву, это отказ русских от штурма Раковора и прекращение ими похода. Все остальные имеющиеся у нас данные – бегство большей части католического войска, огромные потери среди датчан, епископского войска и ливонского ополчения, хотя и организованное, но все-таки отступление орденского отряда с поля боя, которое осталось за русскими, рейд Довмонта – все это свидетельствует о победе именно русского оружия.

Князь Довмонт

Чтобы окончательно поставить точку в вопросе о победителе в раковорской битве необходимо проанализировать события имевшие место после нее.

Орден собирает все возможные силы и уже в начале лета того же 1268 г. организует грандиозный поход на Псков, мотивировав его необходимостью «отмщения» за раковорскую битву. О какой мести может идти речь, если, по их же собственным словам, немцы битву выиграли?

Оборона Пскова в 1268 г. заслуживает отдельного описания, здесь можно отметить только, что даже столь грандиозное предприятие не принесло Ордену какого-либо успеха. После десятидневной осады, заслышав о приближении новгородской дружины, идущей на помощь псковичам, тевтонцы отступили за реку Великую и заключили с прибывшим на помощь псковичам князем Юрием перемирие «на всей воле новгородской».

Откуда у «разгромленных» под Раковором новгородцев через три с половиной месяца взялось такое войско, при приближении которого тевтонцы (восемнадцать тысяч, между прочим!) не рискнули оставаться на восточном берегу Великой и отступили? В феврале тевтонцы «одержали победу» под Раковором над совокупной ратью русских князей, а в июне, располагая гораздо более многочисленной армией, не приняли бой с силами только Новгорода и Пскова, которых, кстати, под Раковором в числе прочих они только что «разбили».

Датчане же активности больше не проявляли совсем, а через несколько десятков лет вообще потеряли свои владения в Ливонии, то есть восстановить им свой военный потенциал в восточных владениях так и не удалось.

18 (25 по н.с.) февраля 1268 года около крепости Раквере (древнерусское название – Раковор или Ракобор, немецкое Везенбург) состоялась битва, названная в русских летописях Раковорской, а в немецких хрониках — Schlacht bei Wesenberg.

К этому времени крепость Раквере, основанная датским королем Вольдемаром I, правнуком Владимира Мономаха, находилась в руках Ливонского ордена.

Взаимоотношения чудских племен, живших в этих местах, с русскими, датчанами и немцами складывались совершенно по-разному. В XI-XII веках и датские короли, и русские князья – это потомки викингов. Они говорят на одном языке, роднятся между собой и обкладывают коренное население Балтии и побережья Чудского озера данью, не посягая при этом на их образ жизни, верования и обычаи. Вовсе не так вели себя рыцари-крестоносцы Ливонского, а затем и Тевтонского ордена. К XIII веку после нескольких восстаний чудь начала приглашать небольшие русские гарнизоны, которые помогали им обороняться от ливонцев.

Ливонцы же заключают союзнические договора с новой датской династией, уже не так тесно связанной кровными узами с русскими князьями. В 1240 и 1240 годах произошли всем известная Невская Битва и Ледовое побоище. Однако это не остановило агрессии ордена.

В 1268 году по инициативе псковского князя Довмонта русское воинство вступило в землю Вирумаа, принадлежавшую союзникам ордена – датчанам. Ливонские летописи оценивают силу русичей в 30 тысяч воинов-псковичей, а также новгородцев и преяславскую дружину князя Дмитрия Александровича. Союзная армия подошла к стенам города Раквере (Раковор), где и встретилась с войском магистра Отто фон Роденштейна. Под рукой немецкого военачальника был цвет ливонского рыцарства - умелые и профессиональные воины.

Битва состоялась 18 февраля. По всей видимости, построения противников были характерны для русско-ливонских войн XIII в.

Еще из фильма об Александре Невском мы знаем, что рыцари строились «свиньёй». В этом случае летописцы говорят о «великой свинье». Организацию немецкой рати, построенной в виде «свиньи», можно представить более детально в виде глубокой колонны с треугольным увенчанием. Расшифровывает подобное построение уникальный документ - воинское наставление «Приготовление к походу», написанное в 1477 г. для одного из бранденбургских военачальников. В нем перечислены три подразделения, называемые хоругви (Banner). Их типовые названия - «Гончая», «Святого Георгия» и «Великая»; эти хоругви соотвётственно насчитывали 466, 566 и 666 конных воинов, во главе каждого отряда концентрировались знаменосец и отборные рыцари, расположенные в 5 шеренг. В первой шеренге в зависимости от численности хоругви выстраивалось от 3 до 7-9 конных воинов, в последней от 11 до 17. Общее число воинов клина составляло от 35 до 65 человек. Шеренги выстраивались с таким расчетом, чтобы каждая последующая на своих флангах увеличивалась на два рыцаря. Таким образом, крайние воины по отношению друг к другу располагались как бы уступом и охраняли едущего впереди с одного из боков. В этом и заключалась тактическая особенность клина - он был приспособлен для собранного лобового удара и одновременно был трудно уязвим с флангов.

Вторая часть хоругви, согласно «Приготовлению к походу», состояла из четырехугольного построения, включавшего кнехтов. Их число в каждом из названных выше отрядов равнялось соответственно 365, 442 и 629 (или 645). Среди кнехтов находились слуги, входившие в состав боевой свиты рыцаря: обычно лучник или арбалетчик и оруженосец. Все вместе они образовывали низшую войсковую единицу - «копье» - численностью 3-5 человек, редко более. Во время боя эти воины, экипированные не хуже рыцаря, приходили на помощь своему господину, меняли ему коня.

К достоинствам колонно-клиновидной хоругви относились ее сплоченность, фланговая прикрытость клина, таранная сила первого удара, четкая управляемость. Строй такой хоругви был удобен и для передвижения, и для завязки боя. Плотно сомкнутым шеренгам головной части отряда при соприкосновении с противником не надо было разворачиваться для защиты своих флангов.

Описанному строю были присущи и недостатки. В ходе боя, если он затягивался, лучшие силы - рыцари — могли быть первыми выведены из строя. Что же касается кнехтов, то они во время схватки рыцарей находились в выжидательно-пассивном состоянии и слабо влияли на ее результат. Если мы посмотрим на историю битв с участием рыцарей Ливонского ордена, то увидим, что практически все они развивались по одному сценарию. Рыцари сминали более легко вооруженного противника. Однако Раковорская битва продемонстрировала в полной мере ту тенденцию, которая наметилась во время сражений Александра Невского. Во-первых, Русь смогла выставить тяжело вооруженных и готовых сражаться ратников. Во-вторых, русские воины к этому времени благодаря контактам со степняками овладели навыками конного боя, которыми не владели викинги, вынужденные уступать немцам Балтийское побережье. В-третьих, войска ливонского и тевтонского орденов никогда не обладали высоким боевым духом, следовательно, не могли держать оборону. (Кстати, это же проявилось и в сражениях ордена в Киликийской Армении, население которой рыцари обязались защищать от турок и не смогли этого сделать).

Немцы и датчане выстроились клином и атаковали центр войска союзных князей, где стояли пешцы — в основном, из новгородского ополчения. Схватка здесь была ожесточенной. Прославленный Железный полк (так же, кстати, в ХХ веке назывались отборные танковые части Третьего рейха) рыцарей атаковал центр русского войска, но русские ополченцы удивили рыцарей, сумев сдержать их первый натиск и навязав им рукопашную схватку, в которой русским не было равных на протяжении всей военной истории. В ходе боя рыцари понесли тяжелые потери, но и русские потеряли множество воинов. Погиб и руководитель новгородского ополчения — посадник Михаил.

Видя свои потери, Отто фон Роденштейн начал отступление. Он считал, что таким образом он спасёт рыцарей Ордена от смерти в рукопашной схватке, но он не учёл, что тяжелый кавалерист разворачивается с огромным трудом и не может быстро отступить. Развернуться смогли лишь легковооружённые всадники, которые стояли в задних рядах, а так же арбалетчики и оруженосцы. Княжеская конница, находившаяся до этого момента в засаде, атаковала ливонцев во фланг, добила рыцарей и погналась за отступающими. Семь верст русские гнали ливонцев. Лишь немногие из них сумели бежать. Вечером к месту битвы подошел еще один немецкий отряд, напал на обоз, но в сраженье не вступил и к утру отошел, довольствуясь награбленным скарбом.

Орден потерпел самое страшное со времен Ледового побоища поражение. Железный полк перестал существовать. Все тяжеловооруженные рыцари, не сумевшие развернуться и отступить, либо погибли в рукопашной схватке, либо были взяты в плен. Однако, если верить Рифмованной хронике (немецкой летописи того времени), в живых не осталось практически никого. В этом сражении русская дружина показала свою боеспособность против тяжело вооруженного противника. Однако русские в этой битве тоже понесли огромные потери. Дело в том, что, несмотря на существенный численный перевес в начале сражения, русские были менее профессиональны и легче вооружены. При этом после Раковорской битвы князья неоднократно успешно использовали Новгородское ополчение против различного противника.

Благодаря угрозе тяжеловооруженных рыцарей с Запада и легковооруженных степняков с Востока русское войско к позднему средневековью было одним из самых боеспособных и мобильных и могло сражаться с любым противником в любых климатических и погодных условиях.

Новгородское войско и дружина Дмитрия Александровича простояли под стенами Раковора три дня. Штурмовать город они не решились. В это время псковская дружина Довмонта огнем и мечом прошлась по Ливонии, чиня грабежи и захватывая пленных. Князь мстил врагу за нападения на его земли. Раковорская битва на 30 лет остановила движение ливонцев на северо-восток. Ливонский орден уже не мог серьезно угрожать мощным княжествам Северо-Западной Руси.

Стороны Новгородская республика ,
Псковская республика Ливонская конфедерация Командующие Довмонт (Тимофей) Псковский , Дмитрий Александрович Переяславский Отто фон Роденштейн Силы сторон до 30 000 9 000 Потери ок. 5000 чел. (по ливонским источникам) 1350 чел.

Русскими войсками (около 30 000 воинов) командовал Дмитрий Переяславский (от Новгородской республики) вместе с будущим зятем , Довмонтом Псковским (от Псковской республики).

Поход русского войска в Северную Ливонию

Псковский князь Довмонт сражался с Ливонским орденом много и часто, отражая атаки рыцарей на свои владения. В свое время этот знатный литовец, изгнанный с родины и нашедший приют на Руси, был известен своими полководческими умениями. Не удивительно, что инициатива нанести удар по ордену на его собственных землях исходила во многом именно от правителя Пскова.

Русское воинство вступило в землю Вирумаа, принадлежавшую союзникам ордена - датчанам, зимой 1268 г. Ливонские летописи оценивают силу русичей в 30 тысяч воинов - псковичей, а также новгородцев и преяславскую дружину князя Дмитрия Александровича. Союзная армия подошла к стенам города Раквере (Раковор), где и встретилась с войском магистра Отто фон Роденштейна, к которому присоединился так же контингент датских рыцарей. Под рукой немецкого военачальника был цвет ливонского рыцарства - умелые и профессиональные воины.

Ход сражения

Битва состоялась 18 февраля. По всей видимости, построения противников были характерны для русско-ливонских войн XIII в. Немцы и датчане выстроились клином и атаковали центр войска союзных князей, где стояли пешцы - в основном, из новгородского ополчения. Схватка здесь была кровавой и ожесточенной. Прославленный Железный полк рыцарей выкашивал русских пехотинцев целыми рядами, но и ответ был не менее жестоким. Потери несли обе стороны. Погиб и руководитель новгородскго ополчения - посадник Михаил.

Все же стойкость русских воинов вновь позволила союзной армии вытерпеть и перейти в контратаку. Измотав врага и собственных пехотинцев, дружины Довмонта и Дмитрия смели немецких и датских рыцарей. По свидетельству летописи, решающий удар с фланга нанесли переяславцы. Княжеская конница гнала отступающих ливонцев семь верст до самого Раковора. Вечером к месту битвы подошел еще один немецкий отряд, но пограбив новгородский обоз он к утру отошел ни с чем. Орден потерпел самое страшное поражение со времен Битвы при Дурбе .

Итоги битвы

Новгородское войско и дружина Дмитрия Александровича простояли под стенами Раковора три дня. Штурмовать город они не решились. В это время псковская дружина Довмонта огнем и мечом прошлась по Ливонии, чиня грабежи и захватывая пленных. Князь мстил врагу за нападения на его земли.

После раковорской победы Ливонский орден уже не мог серьезно угрожать мощным княжествам северо-запада Руси. Довмонт Псковский и его союзники стали достойными продолжателями дела Александра Невского .

Библиография

• Шефов Н.А. Самые знаменитые войны и битвы России М. «Вече» 2002 ISBN 5783805394

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Раковорская битва 1268" в других словарях:

Сражение между русскими и объединёнными силами немецких и датских крестоносцев у г. Раквере (русское название Раковор) на территории Эстонской ССР, произошедшее 18 февраля. Русские войска встретились с отрядом крестоносцев в 7 км от… … Большая советская энциклопедия

Северные крестовые походы … Википедия

ГОРОД БАРСА. Сборник очерков, посвященных истории Пскова.

«В славном и Богом хранимом граде Пскове…»
Псковская летопись.
**********
Иллюстрация: Руины замка XIV –XVII веков в Раквере, Эстония.
**********
9. КНЯЗЬ ДОВМОНТ. РАКОВОРСКАЯ БИТВА. 1268.
Война с немцами и датчанами. 1267-1270.

В этой главе речь пойдет о войне новгородцев и псковичей, которая началась в 1267 году как война с датчанами, но продолжилась при активном участии Ливонской немецкой конфедерации (Ливонского ордена, Рижского и Дерптского епископатов), - и одной из самых кровопролитных битв – Раковорской.
Венные действия развивались в два этапа – сначала русские выступили в поход в Северную Эстонию (Вирумаа) к датскому замку Везенберг (Раквере, Раковор), потом немцы предприняли ответный поход на Псков. Война закончилась победой русских и заключением мира, продлившегося 30 лет.

Алое небо зарею морозной
Свой над снегами расправило стяг.
Лесу подобно огромное войско, -
Ловко ловушку подстраивал враг.
Взята победа немалой ценой
У Кеголы, у речки злой.

Церковь в честь Тимофея Газского.

«И паки же по томъ времени, в лето 6775-е (1267), великий князь Дмитрий Олександровичь съ зятемъ своимъ с Домонтомъ и с мужи с новогородци и со псковичи и иде к Раковору, и бысть сеча велика с погаными исмци па поле чисте, и помощию святыа Софиа премудрости божиа и святыа Троици иемецкиа полны победиша февраля 18 суботу сыропуспую».
«Сказание о благовернемь князи Домонте и храбрости его». Псковская летопись.

Объединенный поход в датские владения.

На следующий год после окончательной победы псковичей при помощи новгородцев над Полоцким князем Герденем (то есть после его гибели и вероятного разорения Полоцка) состоялся большой объединенный поход русских войск в принадлежавшую датчанам Северную Эстонию, устроенный по инициативе Новгорода: «Того же лета сдумавше новгородци с посадникомь Михаиломь». Масштабность этого военного предприятия говорит о важности стоявших перед ним задач. В войске присутствовали отряды новгородцев (под руководством новгородского посадника Михаила Федоровича и племянника великого князя Ярослава Ярославича, его наместника в Новгороде – князя Юрия Андреевича), псковичей (князь Довмонт), воинов из «низовских земель» (великий князь Ярослав Ярославич по просьбе новгородцев прислал дружины, набранные в разных городах, во главе со своими сыновьями Святославом, в недавнем прошлом Псковским, и Михаилом) и конкретно переяславцев (племянник великого князя Ярослава, старший сын Александра Невского Дмитрий Александрович, князь Переславля-Залесского). Всего в войске согласно летописям, данные которых использовались агиографами при написании Жития Довмонта; Новгородская летопись дает то же число: «И совкупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии, Святъславъ, брат его Михаило, Костянтинъ, Юрьи, Ярополкъ, Довмонтъ Пльсковьскыи, и инехъ князии неколико».

Еще в числе войска некоторые современные публицисты называют отряды из Смоленска и Полоцка – откуда это взялось? В Новгородской и Псковской летописях про это ничего нет, Смоленск еще туда-сюда, но с Полоцком вообще отношения у Пскова и Новгорода были далеко не дружественные, и он уже был Литвой – недаром его только что сожгли. Хотя, если Полоцк на какое-то время оказался подчинен Пскову и Довмонту, он мог по обязанности выставить некоторое число ратников. В Смоленске же тогда правил Глеб Ростиславич, в его биографии поход на датчан не значится.
Вот еще одна упоминаемая в связи с подготовкой к широкомасштабному военному предприятию подробность: воспользовавшись смутой, бывшей на тот момент в Новгороде, Ярослав явился туда и потребовал отлучения от власти некоторых знатных новгородских бояр. Новгородцы вначале отказали ему, но потом, опасаясь возможного усиления Ливонского ордена и нуждаясь в поддержке Ярослава, все же пошли ему на уступки. Так вот это правда произошло, только не перед Раковорским походом, а после нападения немцев на Псков в 1269 году. Вот так событие, ввиду своей важности притягивающее внимание и побуждающее говорить о себе снова и снова, обрастает, как снежный ком, деталями, которые на самом деле ни в какие ворота…

Житие Довмонта: «Времени минуло немного, князья русские Святослав Ярославович и Дмитрий, сын великого князя Александра Невского, и еще четыре князя собрались в великом Новгороде, с ними же и благородный князь Тимофей с воинством своим. Положено благочестивым князям друг другу помогать в воинской брани. Собрались большим войском, и пошли в немецкие земли к городу Ракобору. Дошли до немецких земель 23 января». Дату 23 января считают ошибкой составителя Жития – битва произошла 18 февраля, в Житии указана дата начала похода, которая также имеется в Новгородской летописи: «поидоша к Раковору месяца генваря 23».
Если выступление в поход объединенного русского войска согласно летописным данным произошло в конце января, то по древнерусскому летоисчислению это случилось в конце 1267 года (поскольку на Руси тогда новый год наступал 1 марта), а согласно европейскому летоисчислению в самом начале 1268 года. Поскольку Россия давно перешла на европейское летоисчисление, не только в отношении даты начала года, но и в отношении календаря (вместо Юлианского Григорианский), то события при Раковоре справедливо относят к началу 1268-го года, чтобы не создавать задним числом путаницы.

Итак, всего в войске согласно Житию Довмонта и Новгородской летописи было 7 князей, согласно исследованиям историков и немецким данным (Ливонская рифмованная хроника) оно имело численность от 16 до 30 тысяч человек (последняя цифра приведена в Ливонской рифмованной хронике), и вся эта силища двинулась из Новгорода, бывшего местом сбора ратей, тремя дорогами (Новгородская первая летопись), прямиком в датские владения в Северной Эстонии, а именно в область Вирумаа, к реке Койле (в летописи - Кеголе), в район датской крепости Везенберг, построенной датчанами на месте эстонского поселения Тарванпеа. Эстонцы называли замок Раквере (также теперь называется город, возникший рядом с замком), русские – Раковор, Руковор, Ракобор… и в этом названии слышится что-то от слова «рок»… что-то роковое… В Волынской краткой летописи битва при Раковоре (потому что там произошла грандиозная битва) обозначена как «Раковьское побоище».
В середине XIII века Раквере принадлежал датчанам, в следующем веке немцы выкупили эту землю и на месте датской крепости в 1348 году построили свой замок с прежним именем Везенберг. Развалины замка (немецкого, не датского) сохранились до наших дней и теперь являются туристической достопримечательностью. Предшествующий замок времен Довмонта не сохранился.
Иногда замок Везенберг в Раквере путают с замком Вейсенштейн (орденский замок в верховьях реки Пярну, ныне Пайду, в эстонской земле Ярвамаа - Ервен, Гервен), под стенами которого лет через триста, во время Ливонской войны, которую вел Иван Грозный, 1 января 1573 года погиб Малюта Скуратов, и царь приказал казнить в отместку за его смерть несколько тысяч пленных немцев и шведов (сжечь)… но это так, к слову…

О каких трех дорогах, по которым следовало русское войско, идет речь в летописи, не очень понятно, но полки из Новгорода должны были двигаться прямо на запад, к реке Нарове, переправиться через нее и углубиться в земли Северной Эстонии. Вероятно, войско, выдерживая общее направление на Раковор, разделилось на отряды (на три дороги) внутри датских владений, уже за Наровой, для более эффективного сбора трофеев, так сказать… обычно в подобных случаях так и делалось.

Итак, по дороге войско с успехом «воеваша» эстонские владения датского короля. Об этом говорит Новгородская летопись, это же утверждает Старшая Ливонская рифмованная хроника (СРХ):

… так случилось,
Что русских увидели скачущими
Гордо в земле короля (датчан).
Они грабили и жгли,
У них было сильное войско.
Они сами оценили силу свою
В целых тридцать тысяч человек,
Но кто же их сосчитать мог?
Кто их видел, тем так казалось. …
Многими сплоченными рядами
Они приближались, сверкая знаменами.

Новгородская первая летопись рассказывает об одном эпизоде, который имел место во время этого похода: «И ту наехаша пещеру непроходну, в неиже бяше множьство Чюди влезше, и бяше нелзе ихъ взяти, и стояша 3 дни; тогда мастеръ порочныи хытростью пусти на ня воду, Чюдь же побегоша сами вонъ, и исекоша ихъ, а товаръ новгородци князю Дмитрию всь Даша». Товар – пленные. После захвата пещеры с несчастными эстонцами войска вышли к Раковору («И оттоле поступиша к Раковору»).

Относительно данного эпизода мне встретился комментарий, в котором указывалось на проявленную русскими крайнюю жестокость по отношению к мирному населению. Что можно сказать - на войне как на войне. Русские прежде бывали с эстами и врагами, и друзьями. В данный момент территория принадлежала врагу, местные жители обязаны были служить в немецком войске, представляя военную угрозу для русских, не стоит забывать об этом. К тому же, если говорить о жестокости, то немцы-то не рассусоливались ни с эстами, ни с русскими.
Сравним некоторые отрывки из летописей и хроник тех времен:
Генрих Латвийский, о том, как проходили завоевания немцев в Прибалтике: «Мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям, и стали все сжигать и опустошать. Мужского пола всех убили, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней. И возвратилось войско с большой добычей»… «Захватили эстов… и перебили их. Деревни, какие еще оставались, сожгли, и все, что прежде было недоделано, тщательно закончили».
Псковская летопись о нападении ливонских рыцарей на Псковщину: «В зиме изгониша Немци Плесковъ и много зла створиша: посадъ пожьженъ бысть, а по манастыремъ все чернци исекоша»… «и много зла бысть, и погореша церкы… много сёл попустиша около Пльскова»… «тогда убиенъ бысть… и черньца, и черници, и убогыа, и жены, и малыа детки, а мужь богъ ублюдъ. Въ утрий же день погании немци оступиша град Псков, хотяще его пленити».
Тоже мрачноватая картинка получается. Никто никого не оправдывает, однако не стоит вырывать события из контекста эпохи – ради объективной справедливости.
Заключаем, что в тот раз несчастные местные попали между жерновами.

Теперь снова о предпринятом русскими походе. Главным его результатом, как уже упомянуто выше, стала битва при Раковоре, сообщения о которой есть во многих источниках, поскольку это событие очень значительное, - еще бы, ведь в битве участвовали тысячи воинов, она отличалась ожесточенностью, была чрезвычайно кровопролитна, особенно щедра на жертвы, и один современный публицист-острослов назвал ее «средневековой мясорубкой» - справедливо.

Почему началась эта война.

Предистория Раковорской битвы начинается с войны между новгородцами и датчанами. В 1267 году новгородцы, стремившиеся ослабить позиции соседей в Северной Эстонии (в этой самой труднопроизносимой Вирумаа, в русском варианте Вируян) и предотвратить их экспансию в свои собственные владения, попытались справиться с ними своими силами, предприняв поход, возглавленный наместником великого князя в Новгороде, князем Юрием Андреевичем. Правда, поход вроде бы первоначально затевался на Литву, но в войске начались разногласия, поэтому ратники, дойдя до Дубровны – границы уже псковских владений, в конце концов отправились дальше не через Псковщину на юго-запад, а повернули на северо-запад, прошли северо-восточным берегом Чудского озера (правый псковский берег), переправились за реку Нарову, соединяющую озеро с Балтийским морем, и вышли к Раковору, «много земли опустошили, но города не взяли» и, потеряв 7 человек, ушли обратно, как говорится, восвояси.
Новгородская летопись: «Сдумаша новгородци с княземь своимь Юрьемь, хотеша ити на Литву, а инии на Полтескъ, а инии за Нарову. И яко быша на Дубровне, бысть распря, и въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору, и много в земли ихъ потратиша, а города не взяша; застрелиша же с города мужа добра Федора Сбыславича и инехъ 6 человекъ; и приехаша здорови».

В некоторых статьях, посвященных этой теме, встречаются насмешки в адрес устроителей похода, - дескать, поход был задуман «с большим умом». Некоторые публицисты видят в описанных событиях приметы поразительного легкомыслия и расценивают его как доказательство уверенности новгородцев в своей непобедимости. На самом деле поход задумывался с умом, а не без оного, и никакого легкомыслия тут в помине не было. Были разногласия, это да, и серьезные. Да и как им не быть. Поход на Литву отвечал интересам Пскова и князя Довмонта лично. В случае победы (а победа после поражения и гибели Герденя была практически обеспечена) Псков закрепил бы власть над Полоцком, а Довмонт вернул бы себе Нальщанскую землю – и это, повторюсь, очень вероятно. Нальщаны, разумеется, также вошли бы в притяжение Пскова, ведь Довмонт был теперь князем Псковским. Таким образом, речь шла о создании коалиции Псков-Полоцк-Крева, а князь был бы один - Довмонт. Далее Псков, сказочно усилившись таким образом, мог просто отколоться от Новгорода. В Новгороде этого почему-то не понимали до последнего, но все же поняли. Цель похода изменили в последнюю минуту. Можно сказать, в воздухе было просто не продохнуть от запаха интриг, причем интриговали абсолютно все заинтересованные стороны, – и псковичи, и нальщане, и немцы, и датчане, и новгородцы, разумеется тоже, причем нельзя исключать и влияние низовских земель, князья которых тоже никогда не дремали. В результате война с Литвой не состоялась, для Довмонта мечта вернуть свои Нальщаны с этого момента навсегда должна была стать неосуществимой, Псков оказался вынужден вместо отстаивания своих собственных интересов отстаивать новгородские, и это была тяжелая, крестная доля (временами псковичам должно было казаться, что их просто используют, – хотя у каждой медали есть оборотная сторона, а об этом обычно забывают, – ведь и новгородцы не оставляли псковичей в беде).
Дубровна стала ключевой точкой поворота истории совсем по другому руслу… «яко быша на Дубровне»…
1268 год – год крушения надежд Довмонта на возврат своей вотчины. Теперь кроме Пскова ему уже ничего не оставалось, и окончательно. Он это сумел пережить.

Итак, псковичи и Довмонт могли сокрушаться сколько им угодно. Новгородцы повернули и отправились к Везенбергу.

Первый визит русских под Раковор, происшедший при вышеописанных обстоятельствах, представлял собою что-то вроде разведки боем, в результате которой выяснилось, что так вот запросто, с налету, «с изгону», с делом справиться не удастся. Требовалось собрать большие военные силы, нужны были осадные машины для штурма замка (хотя в те времена, как утверждают исследователи-краеведы, замок был еще деревянным). Поскольку дело представлялось очень важным, следовало озаботиться им немедленно. Новгородцы принялись деятельно сколачивать коалицию для нового похода. Одновременно они «изыскаша мастеры порочные и начаша чинити порокы во владычни дворе» (то есть приглашенные мастера стали строить метательные осадные орудия – камнеметы - «пороки» - на Епископском дворе). Пока в Новгороде вплотную занимались подготовкой к большой войне, датчане, уже немного побитые и конечно, обо всем, что происходило у новгородцев, в достаточной мере осведомленные, кинулись укреплять крепости - и Везенберг (Раквере, Раковор), и Таллин (Ревель, Колывань), и в свою очередь собирать военные силы – чем больше, тем лучше.
В создавшейся ситуации Ливонский орден и оба немецких епископства, Рижское и Дерптское, с которыми в 1253 году после очередной войны был заключен мир, вроде бы сочли за лучшее отсидеться в стороне и посмотреть, чем дело кончится. Начались переговоры о заключении нового мирного соглашения между новгородцами и ливонцами. В летописях есть сообщения о том, что орденские епископы и рыцари из Риги, Феллина (местное название Вильянди, русское Вельяд), Дерпта (Юрьева) прибыли в Новгород просить мира и поклялись не помогать «колыванци и съ раковорци» (то есть таллинцам и везенбергцам). В ответ новгородцы должны были обещать не нападать на подвластные немцам земли, расположенные в Южной Эстонии. Через некоторое время новгородцы отправили в Ригу ответное посольство («ездивъ Лазорь Моисиевичь»). Договоренность была окончательно достигнута, епископы и магистр Ливонского ордена Отто (его фамилию называют различно - фон Лютенберге, но также иногда фон Роденштейн – так у Карамзина и еще у некоторых авторов, в том числе у одного немецкого хрониста; магистр Отто занимал свою должность в 1266-1270 годах),- они все поклялись на кресте не помогать датчанам. Был составлен письменный текст договора, скрепленный печатями великого магистра и городов Риги, Феллина, Дерпта и прочих.
Новгородская летопись: «И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ». И целоваша послы крестъ».
Псковская летопись: «Прислаша немцы послы свои с лестью глаголюще: «Мы с вами мирны, перемогайтесь с колыванцы и с раковорци, а мы им не помогаем и в том крест целуем». И на том крест целоваше пискупи и Божии дворяне (епископы и орденские рыцари)».

Однако, как вскоре с изумлением и негодованием выяснили русские, немцы клятву не сдержали. Есть предположение, что вся затея с переговорами со стороны немцев была не более чем ловушка для русских, в которую они, заранее сговорившись с датчанами, постарались их заманить. Что им в результате предпринятых усилий блестяще удалось. Клятва на кресте, данная еретикам и язычникам, у католиков считалась не действительной, поскольку нарушить ее - это ведь в данном случае не грех. Католическое духовенство легко освобождало свою паству от ответственности за столь малозначащий проступок. Однако православные думали иначе (в Новгородской летописи немцы названы «крестопреступницы»), да и в душах католиков сомнения на самом деле оставались. Поэтому страшный разгром союзных датско-немецких войск при Раквере мог быть воспринят верующими людьми как наказание Господне. Впрочем, немцы со своей стороны пытались оправдываться – то ли их тоже в чем-то обошли, то ли они чего-то недопоняли… в общем, не так уж они были и виноваты… Старшая Ливонская рифмованная хроника содержит следующие строки: «Сам Господь захотел тогда их (русских) наказать Из-за огромного их вероломства», однако в чем конкретно заключалось вероломство русских (против вероломства немцев) хронист не уточняет. К тому же если вспомнить про обычай Божьего суда, который был внятен всем народам, наказаны-то на деле оказались немцы, не русские.

Полк немецкий, словно лес.

Итак, русское войско выступило в поход, а в середине февраля на его пути встало огромное немецкое войско - «полк немецкий, словно лес, ибо собралась там вся земля Немецкая», рассказывает новгородский летописец («и яко быша на реце Кеголе, и ту усретоша стоящь полкъ немецьскыи; и бе видети якои лесъ: бе бо съвкупилася вся земля Немецьская»). Это произошло в глубине датской Эстонии на подступах к Раквере-Раковору, как можно понять из летописи – в 7 верстах от замка, на реке Кегола (Койла, немецкое название - Зембах), неподалеку от Махольмской церкви (о чем есть упоминание в хронике Вартберга).

Орденское войско выступило под Везенберг-Раквере на соединение с датскими войсками из Дерпта под командованием епископа Дерпта Александра (Ливонская рифмованная хроника). Магистр Отто в это время находился в другом походе. В связи с последним обстоятельством ливонцы не смогли выставить против русских большие силы. Ливонская хроника говорит о 34 орденских братьях, принявших участие в походе во главе отрядов из Феллина, Леаля (замок в Западной Эстонии, в земле Ляэнемаа – немецкое Вик) и Вейсенштейна (краткая справка помещена выше). 34 рыцаря плюс командир – это точное число рыцарей, необходимых для построения клина из пяти шеренг (когда в первом ряду (шеренге) стояло трое рыцарей, во втором - пятеро, в третьем - семеро, в четвертом – девять, в пятом - одиннадцать). Но кто был командиром клина в данном случае, неизвестно. Известно, что отсутствующего магистра Ливонии Отто замещал брат Конрад фон Мандерен (существуют документы, составленные от его имени, которые датируются концом мая 1268 года), но о его участии в битве при Раковоре ни Ливонская хроника, ни хроника Вартберга ничего не говорит – оба хрониста называют среди командиров старшего ранга только Дорпатского епископа Александра. Всего же под орденскими и датскими знаменами собралось порядка 25 тысяч человек, но у датчан сил было больше, чем у их новоявленных союзников: «Еще больше, чем было немцев, Королевские мужи привели туда» - под «королевскими мужами» следует понимать вассалов датского короля из Северной Эстонии, «датскую чудь», так сказать. Автор Ливонской рифмованной хроники вставляет по ходу дело в свое повествование известный штамп, заявляя, что на каждого немца приходилось по 60 русских, - то есть хронист, как обычно и бывало в таких случаях, говоря о соотношении сил, не учитывает вспомогательные отряды из местных народов, а возможно, и немцев-простолюдинов.
18 февраля, в день святителя Льва, папы римского («на память святого отца Лва»), примерно в нескольких километрах (семи верстах) от крепости Везенберг (Раквере, Раковора) противники встретились на поле боя.

Обзор источников.

Источники, из которых можно почерпнуть подробности о битве при Раковоре:
Главные из них – Новгородская первая летопись и Старшая Ливонская рифмованная хроника. Здесь приводятся некоторые подробности сражения.
«Старшая Ливонская рифмованная хроника» (AELTERE LIVL AENDISHE REIMSCHRONIK) содержит 12 017 стихов и сохранилась в двух пергаменных рукописях: рижской, которая относится к середине XIV века, и гейдельбергской, выполненной в XV веке. В рижской рукописи отсутствуют (вырваны) стихи 2561–3840, гейдельбергская же пропусков не имеет.
Хроника Германа Вартберга сообщает о битвах в этот период времени очень кратко.

Также полезные сведения содержат:
Жизнеописание участника Раковорского похода, князя Довмонта (Повесть или Сказание о благовернемь князи Домонте и храбрости его), - но о битве здесь повествуется также с оставляющей множество вопросов краткостью: «и иде к Раковору, и бысть сеча велика с погаными исмци па поле чисте, и помощию святыа Софиа премудрости божиа и святыа Троици немецкиа полны победиша февраля 18 суботу сыропуспую».
Более позднее по времени написания церковное Житие Довмонта: «С помощью Божью и боевым криком напали на войско противника, круша их острием меча. Вся земля была покрыта трупами. Три дня пребывали князи на трупах и возвратились в великий Новгород».

Немецкая хроника Германа Вартберга (von Wartberge - Вартбергский), священника Тевтонского ордена, капеллана Ливонского магистра, сообщает буквально следующее:
«В 1267 году магистром был брат Оттон (Отто фон Лютенберге), о святости которого доказывают многие свидетельства. Он выстроил церковь в Моне.
В 1268 году Дмитрий, русский король, собрал многотысячное войско и смело двинулся в Вирланд, опустошая его грабежом и пламенем. Бесстрашно и мужественно вышел против него преосвященный Александр, епископ Дерптский, с вассалами своей церкви, орденскими братьями из Феллина, Виттенштеена и Леаля и их людьми и вассалами, равно как и с вассалами короля датского, между тем как магистр Оттон сражался у Двины с литовцами (куршами). В битве, бывшей при Магольмской церкви, пал преосвященный епископ Александр с двумя орденскими братьями (1268, 18 февраля, Раковорское побоище); а народ, собранный в войско, избил при вторичном столкновении у какой-то речки 5000 русских и обратил остальных в бегство (23 апреля, битва с Довмонтом Псковским на Мироповне?).
Магистр Оттон же был убит литовцами на льду с 52 орденскими братьями и 600 христианами, при Карусцене в Вике, в день св. Юлиании (16 февраля 1270 года).
(Магистр погиб в Западной Эстонии в битве рыцарей с литовцами при Карузене 16 февраля 1270 года.)
В 1270 году после этой битвы некий брат Андрей исполнял должность магистра в Ливонии. И он также пал вместе с 20 орденскими братьями в том же году в битве с литовцами».

Русский король Дмитрий.

Под русским королем Дмитрием в этом тексте согласно мнению компетентных исследователей следует понимать князя Переславля-Залесского Дмитрия Александровича (в те времена город еще назывался по старому, Переяславль-Залесский, но в тексте будет употреблено современное название). Историки спорят о том, кто был главнокомандующим в русском войске и был ли таковой вообще (похоже, что нет, видно, обошлись как-то уж без этого), однако роль князя Дмитрия и его вклад в общее дело кажется весьма весомым («Дмитрий Александрович принял деятельное участие в битве, причём объединенные силы псковичей и новгородцев своей победой в значительной степени были обязаны его храбрости»). Хотя князю было тогда всего 18 лет… весь в родного батюшку удался, в Невского героя, не иначе, тот тоже свои подвиги двадцати лет от роду вершил…
Вообще останавливает внимание, что и немецкие, и русские источники выделяют среди командиров русского войска именно Дмитрия Александровича, хотя в войске было семь главных князей, а по возрасту многие его превосходили. И он всего лишь был удельным князем Переславль-Залесского. Кончено, знатности ему было не занимать, ведь он являлся старшим сыном великого князя Александра Невского (после попавшего в опалу Василия) и его главным наследником. Но этого кажется мало. Возможно, новгородцы уже тогда прочили его себе в князья (они попросили его занять новгородский стол уже через два года). Может быть, была уже достигнута и некая договоренность. Отсюда такое уважительное отношение к молодому князю, признание его старшинства в войске, - и добычу ему первому отдавали, и летописец упоминает его все время вместе с новгородцами. В этом свете наместник князя Ярослава, другой его племянник, Юрий, сразу сделался неугодным и неприятным, возможно поэтому, когда он отступил на поле боя под немецким натиском, его поторопились обвинить в измене. Правда, позднее к этому обвинению не возвращались, и Юрий продолжал исполнять обязанности новгородского наместника. Правда, этому способствовало и то обстоятельство, что Ярослав-то был силен.
Летописи писались погодно, из лета в лето, и фиксировали события по мере их происхождения. То есть летописец, описывая события 1268 года, еще не знал, что Дмитрий будет официально приглашен на новгородский стол в 1270 году, и не подтасовывал факты задним числом… а если все же подтасовывал?.. впрочем, в 1281 году новгородцы с Дмитрием опять поссорились, и дело дошло до открытой войны. Однако немцам никакого резону не было возвеличивать князя Дмитрия в своих хрониках больше того, что он стоил на тот момент на самом деле. Их нельзя упрекнуть в пристрастности. А они его выделяют.
Есть еще одна интересная подробность, касающаяся Дмитрия Александровича. Один из сохранившихся вариантов Повести о Довмонте, рассказывая о Раковорской битве, называет князя Довмонта зятем князя Дмитрия, - но вот это, вероятнее всего, точно задним числом (ведь Повесть – не погодная летопись, она создавалась после смерти князя). Довмонт и Дмитрий в самом деле породнились, однако вряд ли это произошло до битвы под Раковором, то есть в самые первые годы княжения Довмонта в Пскове. Как-то не похоже, чтобы у него имелись уже тогда такие связи. В 1268 году оба князя о свадьбах не думали… думать им надо было о другом – в связи с предательским нарушением рыцарями мирного договора перед ними стоял «полк немецкий, словно лес», и с этим надо было срочно что-то делать…

Расстановка сил на боевом поле.

Согласно данным Ливонской хроники, рыцари построили на левом фланге свои вспомогательные силы:

Как только люди туда подошли
Братьям на помощь,
Тотчас начали строить их
На левом фланге,
Там довелось им сдержать наступление.

Отряды из датских владений заняли правый фланг:

Еще больше, чем было немцев,
Королевские мужи привели туда:
На правом фланге они стояли.

Ливонская рифмованная хроника говорит о ливонских рыцарях, что они «с честью начали битву». То есть сражение началось традиционным приемом – в бой вступила знаменитая немецкая «великая свинья». Видимо, рыцари находились по центру построения и вели все сражение, были главной ударной силой.

Применим логику и посмотрим, что выйдет. Поскольку упомянутое хронистом наступление русских, которое отбивал левый фланг, было осуществлено князем Дмитрием, то, значит, он со своим отрядом занимал противоположный немецкому левому правый русский фланг. Правда, при определении имени командира, осуществившего фланговый удар, есть разночтения, иной раз называют не Дмитрия, а Довмонта (и тому есть основания). Уравновешивая обе версии, говорят о том, что Довмонт тоже стоял на правом фланге.
Теперь проверяем свои умозаключения. Новгородская летопись пишет: «Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку (то есть немцы и датчане стояли на другом берегу реки, ближе к Раковору) и начаша ставити полкы: пльсковичи же сташа по правои руце, а Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше, а по леву ста Михаило, новгородци же сташа в лице железному полку противу великои свиньи. И тако поидоша противу собе». Все верно.
Непонятно, что значит: «Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше». Отряды этих князей стояли правее псковичей, на крайнем правом фланге, или же они стояли на правом фланге за псковичами, образуя вторую резервную линию? Тогда у Дмитрия имелись под рукой свежие силы из «избранных» воинов для контр-атаки, то есть в битву через некоторое время оказался введен резерв, который все и решил, как оно в таких случаях и водилось.
В различных статьях, посвященных битве, можно встретить разночтения - иногда командиры меняются местами, князь Дмитрий с правого фланга попадает на левый или в центр, к новгородцам и князю Юрию. Но это ошибка.

Итак: правый фланг русского войска – Дмитрий, Довмонт, Святослав – против вспомогательного немецкого войска; левый русский фланг – Михаил – против датчан; центр – новгородцы – «сташа в лице» против немецкой рыцарской «великои свиньи».

Ход сражения.

«Наконец князь Дмитрий и новгородцы сломили неприятелей и гнали их семь верст до самого города… Сию кровопролитную битву долго помнили в Новегороде и в Риге».
Николай Карамзин.

Если говорить кратко, то все происходило так:
Новгородская летопись рассказывает, что 18 февраля на реке Кеголе произошло страшное побоище («яко не видали ни отцы, ни деды»). Учитывая сложившуюся ситуацию, летописец, как это обычно водилось в таких случаях, говорит о том, что таким тяжелым испытанием, каким явилась эта битва, Господь Бог наказал их за грехи. Русские потеряли многих воинов, однако в итоге одержали победу: немецкое войско бежало к Раковору. Павших было такое множество, что кони не могли ступить из-за мертвых тел.
Ливонская рифмованная хроника согласна, что сражение «на поле широком, просторном» было продолжительным и отличалось ожесточенностью, упоминает про большие потери (правда, относя их в основном за счет русских), про неоднократные передвижения войск по полю, про нанесенный русскими героический контр-удар, а затем заявляет, что победили немцы. О заключительном бегстве королевского и ливонского воинства к Раковору за 7 верст от поля боя ни словом не упоминается.
Если же говорить подробно…

Сражение с самого начала носило ожесточенный характер и продолжалось целый день. Это очень долго, такое не часто встречалось. Для сравнения – битва при Грюнвальде продолжалась пол-дня, с двух часов пополудни до вечера. Чтобы проследить основные эпизоды Раковорской битвы, приходится сравнивать летопись и хронику (поскольку и русский летописец, и немецкий хронист грешили одним и тем же – старались в первую очередь писать о своих, а о прочих сообщали между делом или даже вообще забывали сообщить), а образующиеся пробелы заполнять по своему усмотрению согласно логике.

Ливонская хроника говорит о двух колоннах русских воинов, наступавших на немецкое и датское войска, которые тем удалось отбросить и рассеять. Новгородская же летопись приводит рассказ, не обозначенный в хронике отдельно, об ожесточённом бое в центре между новгородцами и немецким «железным полком» («И тако поидоша противу собе; и яко съступишася, бысть страшно побоище»), причем в ходе этого «страшно побоище» погиб новгородский посадник Михаил и ещё 13 бояр, названных в летописи поимённо («ту створися зло велико»), тысяцкий Кондрат и ещё 2 боярина пропали без вести («без вести не бысть»), прочих воинов полегло множество («иныхъ черныхъ людии бещисла», «а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ»), князь же Юрий Андреевич отступил, в связи с чем даже был заподозрен в измене («а Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то богъ весть»). В общем, страшное было дело: «Мы же ту страсть видевъше».

В свою очередь Ливонская хроника рассказывает о том, как уже после гибели епископа Александра, после упорной борьбы и нескольких отступлений русских, тем не менее снова возвращавшихся в бой, победа уже стала клониться в немецкую сторону, однако тут русские сумели собраться с силами и нанесли мощный фланговый контр-удар, честь которого согласно хронисту принадлежит «королю» Дмитрию, бросившемуся в атаку во главе пяти тысяч воинов. Согласно мнению компетентных исследователей, под этим персонажем опять следует понимать князя Дмитрия Александровича, тем более, что Новгородская летопись тоже приписывает победу князю Дмитрию и новгородцам («пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ»). Юноша был хоть куда. Вероятно (хотя ливонский хронист об этом не пишет), именно этот контр-удар, эта атака, предпринятая князем Дмитрием, оказалась решающей для исхода битвы, окончившейся победой русских – по крайней мере согласно Новгородской летописи, это была победа русских («милосердыи господь посла милость свою въскоре»).

Ливонская рифмованная хроника:

Русские с войском своим отступали
По полю вверх и вниз;
Снова и снова они возвращались,
Но это мало им помогло:
Много мужей их там полегло.
С честью братья отомстили
За то, что терпели
От русских долгое время.
На поле широком, просторном
Были у русских потери большие,
Печальным был для них битвы исход:
Бегом и вскачь неслись они прочь.
Русских там много побили.
Господь помог в тот раз победить:
Ведь каждый немец должен был сражаться
Против шестидесяти русских,
Это правда. Знаю я это наверняка.
Король Дмитрий был героем:

Однако, к сожалению, хронист не продолжает начатого рассказа, а вместо этого, не заботясь больше о том, что происходило в это время на поле боя между его остальными участниками, принимается вдруг с жаром вещать о подвиге 160-ти немецких рыцарей, совместно с восемью десятками пехотинцев остановивших «короля Дмитрия» с его «избранным» воинством «у речки злой». Причем число 160, приводимое в этом отрывке, противоречит числу 34, которое встречается в начале рассказа о битве. Видимо, хронист на этот раз отступает от собственного принципа говорить только об орденских рыцарях.

Ну, послушайте, что случилось.
Полк братьев в бой вступил
Против них у речки злой.
Там он (видимо, князь Дмитрий) братьев увидел.
Людей у братьев было много,
Хочу я вам сказать:
Сто шестьдесят мужей их было,
Их для него вполне хватило.
Среди них пешие воины были,
Вместе с героями они сражались,
Там, где у моста они стояли.
Много хорошего они сделали.
Человек восемьдесят их было.
К братьям они присоединились
И отбивались там от русских,
Чем многих русских огорчили.
И так вернулись братья
С большими почестями в землю свою.
Спасибо скажу я восьмидесяти мужам,
Тому, что мечи их так звенели
В нужный момент в
Поддержку братьев.
Ну, хочу я кончить рассказ о бедах.

Есть мнение, что части текста в хронике следует переставить местами, поскольку хронист после сообщения о героическом наступлении «короля Дмитрия», имевшем место в конце сражения, снова возвращается к его центральному эпизоду, – к битве между рыцарями, построенными своим «железным клином» (в переводе «полк», в хронике «vane», что означает то же, что «baner» - «знамя, хоругвь»), и противостоявшими им новгородцами. Тогда рассказ хроники и рассказ летописи полностью совпадают.
Причем в этом случае получается, что князь Дмитрий руководил и новгородцами, бившимися с немцами, и затем возглавил контр- наступление. То есть сын Невского был-таки главнокомандующим? Однако этому вроде бы противоречит то обстоятельство, что «Дмитрии и Святъславъ сташа по праву же выше». Дмитрия в центре построения не было, он со своим полком находился на правом фланге и не мог командовать еще и новгородцами, по крайней мере непосредственно…
Если же части текста не переставлять, то выйдет, что рыцари снова построились клином у моста через Кеголу («у речки злой», «там, где у моста они стояли»), схватились с князем Дмитрием и его пятью тысячами воинов и выстояли.

Правда, тут есть одно «но» - чтобы вступить в бой, русские переправились через реку (об этом говорит летопись – «Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за реку»), то есть река должна была быть у русских за спиной. В каком же направлении двигался полк Дмитрия, если у реки теперь оказались немцы? «Полк братьев в бой вступил Против них у речки злой… Вместе с героями они сражались, Там, где у моста они стояли». То есть хронист определенно рассказывает об этом этапе боя как о бое у реки, у моста. Может быть, Новгородская летопись ошибается, и русские не переходили Кеголу, - тогда река с самого начала была в тылу у немцев, поэтому контр-атака и прижала их к реке?
Если же новгородский летописец все рассказал правильно, и река находилась в русском тылу, то тогда получается, что немцы в ходе битвы прошли русские ряды насквозь, оказавшись у реки, причем в этом прорыве за ними последовала и перешедшая в свою очередь в наступление пехота, во время нападения князя Дмитрия занявшая оборонительную позицию рядом с рыцарями у моста («там, где у моста они стояли»), - то есть Дмитрию, чтобы ударить на немцев, пришлось повернуть по направлению влево и даже немного назад. Вот так все и было, наверное, в самом деле…
Подобный вывод подтверждает также летопись, когда говорит, что преследование русскими дружинами вражеских воинов затрудняли трупы, густо усеявшие боевое поле, – то есть погоня русских должна была преодолеть все поле в обратном направлении. О реке же, которую, если она находилась в немецком тылу, нужно было во время бегства перейти немецким и датским вассалам, а затем и преследовавшим их русским, в летописи в этом месте повествования нет ни слова.
Все-таки получается, что битва произошла «на том», «на раковорском берегу», река была в тылу у русских, туда в ходе боя передвинулись немцы, там рыцари схватились с отрядом князя Дмитрия, - и оттуда же, от реки, русские преследовали врага до замка, но не по прямой, а вокруг поля, заваленного телами павших воинов… Или рассказ хроники о сражении 160-ти рыцарей и русских «у речки злой» на самом деле представляет собою свидетельство тылового нападения немцев, которое произошло в самом конце боевого дня, вечером? Но тогда описания последнего этапа боя в летописи и хронике отличаются друг от друга – согласно летописи, новгородцы раздумали нападать на немцев в темноте…
В общем, пожалуй, предпочтительнее считать, что немцы через вражеские ряды прошли к реке, а там их и атаковали русские. Разве так трудно было князю Дмитрию развернуть отряд, если он еще имелся в наличие?

Героический бросок князя Дмитрия и его пятитысячного отряда по возможности разобран.
Что касается продолжения рассказа о том, чем закончилась битва в целом, то хронист просто заявляет, что, дескать, «Ну, хочу я кончить рассказ о бедах», затем упоминает, что русские потеряли пять тысяч воинов (почему-то опять то же число) и что они бежали в свою землю, - поскольку битва закончилась решительной победой немцев (в принципе, нельзя отрицать, что русские от Раковора в самом деле ушли, не докончив начатого дела, то есть не взяв замка и не добив немцев… хотя они стояли на поле три дня – а это знак победы).
А потом хронист, сделав огромную купюру, ни слова не сказав о столкновении на Мироповне между немцами и псковичами 23 апреля, перескочив через целый год, сразу обращается к рассказу об ответном походе ливонского магистра против Пскова. Может быть, под победой немцев при Раковоре хронист имеет в виду локальный успех 160-ти немецких воинов «у речки злой», дальнейшее же опускает, желая вот именно что «кончить рассказ о бедах», - то есть в таком случае эта дважды процитированная здесь строка того стоит, поскольку свидетельствует о глухом признании поражения? Во всяком случае, повествование хрониста не слишком внятно, и потому допустимы толкования.
Согласно другим немецким источникам, немцы потеряли 1350 человек. Русские летописи не называют потерь («много, богъ и весть»), но из их сообщений о том, что русская конница не могла пробиться по трупам, можно сделать вывод о более значительных, чем указано, потерях среди крестоносцев.

Итак, в эпилоге хронист окончательно забывает про «мужей» датского короля и вообще про все прочее крестоносное воинство и не говорит о нем больше ни слова. А ведь этому воинству на самом деле пришлось совсем несладко. Новгородский летописец, не имея в отличие от своего немецкого коллеги по перу причин что-либо умалчивать, рассказывает о преследовании обращенного в бегство противника на протяжении 7 вёрст до самого Раковора - тремя дорогами в объезд, потому что «кони не могли ступать по трупам» («и гониша ихъ, бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ, якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь»).

О ходе сражения имеется еще одна подробность (не из Ливонской хроники, из Новгородской летописи), - к вечеру к месту битвы подошел ещё один немецкий отряд, разоривший и разграбивший новгородский обоз. Когда русские возвратились из своего преследования разбитого ими противника на место битвы, то как раз и застали немцев за этим занятием. Отряд был большой и хорошо вооруженный, в нем находились немецкие рыцари: «иныи полчищь свинью великую». Сгущалась темнота, ночной бой мог быть чреват неразберихой, поэтому новгородцы решили дождаться утра. Но под покровом ночи немецкий полк отступил, наутро русские поблизости его не обнаружили. При описании этого эпизода в него вставляют имя князя Дмитрия, как уже установленного главного действующего лица, хотя в летописи такой подробности нет.
Новгородская первая летопись: «И тако въспятишася от города, и узреша иныи полчищь свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскые; и хотеша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: «уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами»; и тако сташа близъ противу собе, ожидающе света. Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше света, побегоша».

Относительно этого второго немецкого полка есть предположение, что то была заранее спланированная засада, то есть немцы сделали попытку учесть полученный ими в свое время урок Ледового побоища и несколько изменить свою тактику, применительно к тактике врага. Главный «железный клин» традиционно ударил в центр русских войск, русские выдерживали лобовой удар, пока могли, однако в результате «великая свинья» все же прорубилась через русские ярды насквозь, до реки. В этот момент русские могли сдавить фланговыми построениями узкую колонну наступавших (именно это было проделано на Чудском озере Александром Невским), поэтому немецким командованием было предусмотрено, что к тому времени, когда придет пора гибельного русского маневра, когда они попробуют это сделать, второй немецкий полк неожиданно появится у них в тылу. Тогда русские окажутся между двух огней.
Расчет немцев вроде бы был верен (если этот расчет имел место на самом деле, а не в теории), но все же не сработал. Русские ввели в дело заблаговременно оставленный в тылу правого крыла и не смотря ни на какие трудности сбереженный резерв, нанесший сокрушительный фланговый удар, которого, собственно, и ожидали немцы, но их второй полк почему-то опоздал со своим вступлением в бой.
Когда же он тоже был наконец введен в действие, то оказался разгромлен русский тыловой воинский обоз, но «большой полк» новгородцев, который должен был попасть в окружение, избежал этой участи, поскольку к этому времени ситуация на поле изменилась, - в кровавом сражении благодаря мужеству и упорству русских воинов, а также опыту воевод, произошел решающий перелом: они сумели не только выстоять и отбиться, но переломили ход сражения и сами перешли в наступление, преследуя обращенный в бегство, обессилевших крестоносцев до Раковора (то есть замка Везенберг). Что же касается второго немецкого отряда, то планы немцев провалились, и он свою задачу выполнил не до конца, только отчасти, помешав русским на плечах отступавших ворваться в Везенберг и заставив их, бросив погоню, вернуться на поле боя, - однако далее, увидев, что главные силы немцев и датчан бежали в замок, воины этого отряда отступили под прикрытием темноты, не дожидаясь утра, которое принесло бы им неравный бой с русскими.
Можно сделать вывод, что русские воеводы переиграли немецких полководцев. Несмотря на общую картину кровавой сумятицы, обстановку «мясорубки», кто-то не терял головы в самые отчаянные моменты и точно знал, когда, что и как нужно делать. И вряд ли этот «кто-то» был юный Дмитрий Александрович. А почему второй немецкий полк опоздал с прибытием на поле боя, в принципе, остается загадкой. Командир этого полка допустил ошибку? В конце концов и опытные командиры порой ошибаются… тут как-то сама приходит в голову мысль о дезинформации противника. А может быть, этот полк и не отряжался в резерв для выполнения особой тактической задачи, а просто спешил на место соединения ратей, но не сумел придти вовремя, вместо утра подоспел только к вечеру, и далее уж действовал так, как получилось, как оно вышло… Что же касается разгрома русского обоза, то на ум приходит также, что ведь орденские немецкие рыцари далеко не отличались той святостью, которую им приписывают хроники. Реальная возможность получить богатую добычу могла вскружить голову этим героям, они легко предали общее крестоносное дело, даже и не подумали прийти на помощь своим, и в то время, когда на поле происходили решающие для исхода битвы события, забыли о своей тактической задаче и занялись личным обогащением. Почему бы и нет?

Новгородская первая летопись: «Новгородци же стояша на костехъ 3 дни, и приехаша в Новъгородъ, привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святои Софьи. Буди, господи боже милостивыи человеколюбче, въ ономь веце стати со всеми угодившими ти от века, иже кровь свою прольяша за святую Софью, животъ свои отдавше честно. И даша посадничьство Павше Онаньиничю; а тысячьского не даша никомуже, ци будеть Кондратъ живъ».
Неизвестно, нашелся ли в конце концов пропавший при Раковоре тысяцкий. Вряд ли, хотя сограждане и не торопились его хоронить. Зато останавливает внимание сама подробность о том, что в жуткой неразберихе сражения знатный воин мог пропасть без вести… убитого не опознали среди трупов… трудно даже вообразить себе, что же там творилось… «средневековая мясорубка»…

Князь Довмонт или князь Дмитрий.

Теперь надо поговорить о роли в сражении Псковского князя Довмонта. Поскольку мы сегодня, задним числом, точно знаем, что это был выдающийся воин и полководец, то неужели же он никак себя не проявил?
Возвращаемся к строкам Ливонской хроники о решающей атаке русского пятитысячного отряда:

Король Дмитрий был героем:
С пятью тысячами русских избранных
Воинов предпринял он наступление,
Когда другие войска его отступили.

Дело в том, что относительно имени русского короля, названного в этом отрывке, в разных списках хроники имеются разночтения. В некоторых известных списках хроники названо другое имя – «Dunctve, Tunctve» - Дунктве. Ничего не напоминает? Конечно, это Довмонт, Домант. Однако существует авторитетное издание хроники Л.Мейера (Meyer 1848), где стоит имя Dimitre – Дмитрий, а в хронике И. Реннера, который использовал один из неизвестных ранее списков СРХ, также говорится о князе Димитрии - сыне Александра Невского (Renner 1876). Не лишним будет вспомнить и хронику Германа Вартберга, в которой князь Дмитрий, опять же названный русским королем, выставлен командующим всем русским войском: «Дмитрий, русский король, собрал многотысячное войско и смело двинулся в Вирланд». И Новгородская летопись тоже особо отличает князя Дмитрия: «пособи богъ князю Дмитрию и новгородцемъ»… И Псковская летопись отдельно упоминает «храборства великого князя Дмитрея», а вот о том, что Довмонт командовал при Раковоре контр-наступлением, не говорит… собственно, русские летописи вообще не приводят каких-либо подробностей относительно участия Довмонта в бою, и это молчание само по себе красноречиво – значит, он ничем особенным не отличился – впрочем, если не считать подвигом само участие в этом жутком побоище… Так что, видимо, юный Дмитрий Александрович на самом деле сыграл в битве при Раковоре ключевую роль, хотя она больше подошла бы опытному Довмонту, - достойный истинный сын своего отца, Александра Невского.

Тем не менее в некоторых статьях, на основании данных хроник, на основании предположения, что новгородский летописец мог сознательно умолчать о подвигах псковичей и их князя, поскольку новгородцы были весьма предвзяты в отношении своего своевольного пригорода, на основании предположения, что псковичи, составляя впоследствии биографию своего обожаемого князя, просто не посмели расписывать его подвиги в Раковорском сражении в ущерб новгородцам (хотя все его прочие сражения и победы в посвященной ему Повести описываются весьма подробно и вообще Повесть сочинялась много позднее Раковорского побоища), а также исходя из того факта, что в следующем году немцы напали на Псков, возможно, желая отомстить именно Довмонту (хотя не стоит забывать, что Псков располагался ближе к немецким владениям в Латвии и Эстонии, чем Новгород, и именно Псковщина была для немцев желанной добычей), - на основании всего этого честь подвига и победы при Раковоре все-таки отдается Довмонту… это он нанес решающий удар по врагу, разгромив основные силы ордена – талантливый опытный командир, смелый мужественный воин - а не 18-летний мальчишка…
Какой же вариант предпочтительнее? В спорных случаях следует обращаться к наиболее непредвзятой стороне, а это сторона вражеская. Так что снова беремся за зарубежные источники. «Даже немецкие хроники назвали Довмонта героем Раковорской битвы». Звучит красиво, однако мы уже в курсе того, что предположительное прочтение имени раковорского героя в Старшей Ливонской рифмованной хронике – Дмитрий, это устанавливают немецкие исследователи, так что вряд ли князь Довмонт в самом деле упомянут хронистом в рассказе о Раковорской битве... Легенды складывались не только в далеком прошлом, их продолжают складывать и поныне.

Версия, уравнивающая обе предыдущие – князь Довмонт участвовал в атаке пяти тысяч воинов наравне с князем Дмитрием, почему их имена на равных попали в хронику, но затем при переписках текстов разделились. В этом ничего невозможного нет.

Еще один вариант развития событий, - идея контрудара принадлежала Довмонту, хотя тактически ее (с его подачи, по его совету – по его приказу, наконец) выполнил Дмитрий Александрович. Ведь недаром Довмонт находился на правом крыле русского войска – возможно, это он осуществлял общее командование этим крылом (то есть был большим воеводой фактически, тогда как формально им считался более знатный по происхождению Дмитрий) – и это он, Довмонт, решал, когда стоит ввести в битву резерв. Ливонский хронист, конечно, мог об этом не знать. Он просто описал события битвы так, как они произошли с точки зрения воевавших на поле Раковора немцев. В таком случае получается, что роль Довмонта в сражении в самом деле несколько занижена – несправедливо и не по заслугам.

Поход псковичей на Вируян.

Возвращаемся на кровавое поле Раковора.
Немецкие исследователи Ливонской рифмованной хроники склоняются к мысли, что в конце боевого дня при фланговом ударе русских по немецко-датским крестоносцам руководил князь Дмитрий Александрович, не Довмонт Псковский. Хотя разночтения в списках хроник при этом все же позволяют двоякую реконструкцию степени участия двух исторических личностей, двух известных полководцев в судьбоносном для исхода битвы событии.

Зато Довмонт определенно сказал свое слово после битвы, этого у него уже никак не отнимешь.
Разбив королевское войско и угробив епископа Дерпта Александра (причем ливонский хронист отрицает, что ливонские рыцари были разбиты тоже), «три дня пребывали князи на трупах и возвратились в великий Новгород». Замок они брать не стали (а ведь готовились, «пороки» строили). В это время Псковский князь предпринял самостоятельный поход вглубь владений датского короля, в землю Вируян (Вирланд, Вирумаа). Это был не самый далекий рейд, поскольку войско уже находилось в земле Вируян, псковичи просто быстро пробежались по тем местам, где они еще не были и где было, что разрушить и что забрать, и дошли до самого моря, однако Таллин (Ревель, Колывань), вероятно, обогнули стороной.
В Новгородской летописи об этом походе ничего нет, но Псковская зато заходится в восторге.
Повесть о Довмонте, Псковская летопись: «И прошед горы непроходимаа, и иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье, и паки возвратився, и исполни землю свою множеством полона. И славна бысть вся земля ею во всехъ странах страхом грозы храборства великого князя Дмитрея, и зятя его Домонта, и мужь ею новогородцовъ и псковичь».
Житие: «Благородный князь Домант с войском своим прошел горы непроходимые (языческие), называемые Вируян, и всех живущих там повоевал, богатство и сокровище их отнял. Разжигаемый божественною ревностью, жилища демонские разрушил, пленил землю до моря. И возвратился в город Псков с множеством пленных». Автор Жития счел нужным добавить в прагматичный рассказ Повести подробность вполне в духе агиографических канонов – что вчерашний язычник проявил себя ревностным сыном христианской церкви и не только деятельно занимался стяжательством, но и вершил богоугодные дела, громя языческие капища («жилища демонские»). Однако на самом деле Довмонту и его отряду было не совсем до этого, разве что кое-что сожгли мимоходом… целью их предприятия борьба с язычеством не являлась.

В статьях, посвященных Раковору, встречается упоминание, что в это же время, в ходе псковского автономного предприятия, русскими был взят Дерпт. Однако это, скорее всего, опять современные легенды, это вряд ли соответствует происходившему в 1268 году. Псковичи из своего короткого рейда по тылам врага к датскому Поморью должны были возвращаться не через немецкие владения по левому берегу Чудского озера, а следовать той же дорогой, которой пришли – к Нарове и на правый берег Чудского озера, в Псковские земли. После тяжелого сражения у Довмонта не могло набраться столько сил, чтобы устроить еще и полномасштабную войну с немцами и тем более штурмовать Дерпт. Довмонт ходил на немцев в поход позднее, вот тогда и «грады их пожже».

Итак, в то время, когда новгородцы совершенно изнемогли после тяжелой многочасовой битвы, три дня с трудом приходили в себя, оплакивали свои огромные потери и хоронили многочисленных убитых, а потом, бросив не взятым замок (поскольку они были не только измучены, но и деморализованы гибелью командиров) и не развив свою победу грабежом окрестностей, ушли домой, увозя с собой трупы знатных воинов, - Довмонт и его люди оказались вполне в состоянии устроить рейд по тылам врага. И это при том, что правый псковский фланг участвовал в битве с самого начала и до конца, схватившись с немецким левым крылом, и псковичи атаковали противостоявшего противника одновременно с новгородцами, которым противостоял «железный полк» рыцарей, недаром хронист говорит о двух колоннах нападавших русских воинов. Таким образом, замечание хрониста насчет того, что вспомогательному немецкому войску («люди туда подошли Братьям на помощь»), выстроенному на левом фланге, «довелось сдержать наступление», - это замечание, может быть, относится вовсе не к произошедшему в конце битвы контр-удару князя Дмитрия, а к сражению с псковичами, которые выступили против «людей братьев» всем полком, колонной, под руководством своего князя - Довмонта. Согласно летописи, потери псковского полка были весьма велики («а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ»). Однако, судя по сохраненному боевому потенциалу, псковичам не пришлось так плохо, как новгородцам. Остается заключить, что Довмонт в самом деле был воин опытный, а головы не терял никогда. Вот такие-то не только побеждают, но и остаются в живых. Уж он-то точно знал, когда надо с горсткой людей бросаться на превосходящего его в несколько раз врага, причем не для того, чтобы погибнуть со славой, а для того, чтобы со славой победить, а когда следует проявить осторожность и сдержанность, поберечь силы для других славных дел.
Да что там, иначе и быть не могло, ведь лучше и точнее всего этого человека характеризует история о его мести королю Миндовгу. Не стал он рисковать своей жизнью ради рыцарской чести, не помчался очертя голову мстить королю за обиду, а предпочел затаиться, выждать время, а уж тогда и нанес удар – верный удар. Такой стиль мести, путем заговора и последующего внезапного нападения, не каждому придется по нраву. Но на самом деле победить и уцелеть можно было только так. Довмонт, воевавший всю жизнь и прошедший через многие разнообразные переделки, сумел дожить до глубокой старости (это в его-то лихое время и при его-то экстремальной профессии) и умер мирной смертью в своей постели, среди своих родных и любимых. Вот это финал так финал. Он всегда был верен себе – и одной осенней ночью где-то в литовской лесной глубинке, когда старый король себе на беду спал спокойным сном в объятиях новой жены, и проспал явившуюся за ним смерть, и на берегу Двины где-то возле соснового бора, когда после удачного грабежа в землях другого своего врага, князя Герденя, опозоренного им к тому же уводом в плен жены, врасплох застал и разогнал его большое, но бестолковое, не собранное войско, и на кровавом поле Раковора, когда погибли командиры новгородского полка, когда отчаянный молодой князь повел в атаку свой отряд, решая исход сражения, - сражения, после которого, пока новгородцы безрезультатно искали пропавшего тысяцкого Кондрата, только один Довмонт отправился пожинать плоды победы. И это, на самом деле, замечательно. Напрасные жертвы никому в конечном счете не нужны. Раз можно было умелым командованием попытаться уменьшить потери и сберечь боеспособность хотя бы части войскового соединения, раз это было сделано – то это достижение.

Летописи не говорят, с какими силами Довмонт совершал свои единоличные подвиги «иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье». Может быть, это был все тот же отряд «съ мужи псковичи, съ 3-ми девяносты», его двор, с которыми он ходил на Полоцк в самом начале своей карьеры Псковского князя и в числе которой, конечно, находились его те самые 70 литовских воинов, малая ближняя дружина, сопровождавшая его на заключительном этапе эвакуации в Псков из завоеванных Войшелком и его подручными (князем Герденем) Нальщан. Однако после тяжелого боя даже элитная конница могла понести серьезные потери, несмотря на профессионализм и лучшее вооружение, поэтому ее поредевшие ряды Довмонт для выполнения поставленной задачи должен был пополнить воинами из других отрядов, теми, кому повезло не погибнуть и не получить серьезных ран.
Итак, Довмонт «иде на вируяны, и плени землю их и до моря». Согласно летописи, он здорово обогатился в этом походе, однако та же летопись ничего не говорят о том, что он поделился со своими союзниками, вовсе нет, зато упоминается, что возвратился он в Псков, «исполни землю свою множеством полона». Добытчик, одно слово.

Надо думать, в Пскове его встретили с радостью. Опять цел и опять не с пустыми руками. Радость была бы еще большей, если б не тяжелые потери в Раковорской битве. Все-таки возвращение победителей было наверняка отмечено, хотя пир получился и не самым веселым. Да и вообще, по всему выходило, что следовало немедленно браться за дела, которые сами собой не делаются. Битва при Раковоре была только первой ласточкой в череде последующих трагических событий. Новгородцы, затеяв войну с одними датчанами, а получив в результате войну на два фронта, с датчанами и ливонцами, разворошили осиное гнездо. Раковор не взяли и не разрушили, основные силы рыцарей разбиты тоже не были, а разозлили их сильно. Между тем ближе всего к немцам находился Псков, а не Новгород. Так что все еще было впереди. Так что важно было не расслабляться.

МЕМОРИАЛ СЛАВЫ.

«Благоверный князь Тимофей поставил церковь во имя св. мученика Тимофея, своего небесного покровителя, и великолепно ее украсил. До сего дня она сияет всем во славу Божию».
Житие Довмонта.

«своего рода мемориал воинской славы»
Комеч А. И. Каменная летопись Пскова XII - нач. XVI в. М., 2003. С. 70.

Считается, что именно после битвы под Раковором Довмонт построил в Пскове церковь во имя своего небесного покровителя святого Тимофея Газского (или Палестинского). Правда, в его Житии (Распространенная редакция Повести) основание церкви стоит после того, как сорвался подготовленный князем Ярославом весной 1267 года поход на Псков, и до похода на Раковор. То есть Довмонт благодарил своего святого за избавление от опасности со стороны великого князя. То есть церковь, возможно, была посвящена памяти этого события, или в более широком смысле вокняжению Довмонта в Пскове, а не Раковорскому побоищу (произошедшему в день святителя Льва). Однако в данном случае житийным сведениям не слишком доверяют (это ведь поздняя компиляция), и потому общепринято последнее. В старой Повести о Довмонте информации о построенных им церквах не имеется вообще, но другие источники (Псковская летопись, Житие) содержат сведения об этих постройках и указывают имя заказчика. Согласно летописи, Довмонт основал Тимофеевскую церковь в 1268 году, после Раковора.

Есть, правда, одно упоминание о постройке Довмонтом еще одной церкви, в честь победы в битве с Герденем на Двине 18 июня 1266 года, одержанной в день воина-мученика Леонтия Трипольского. Так утверждает один из вариантов Средней редакции повести о Довмонте: «…и коего дни бысть преславная та победа, созда князь блаженный храм во имя святаго». Однако основание Леонтьевской церкви остается под сильным вопросом.

То есть заключаем – Тимофеевская церковь была построена первой, в период времени начиная со второй половины 1266 года (хотя как начальная граница предпочтительнее 1267 год) - и до конца 1268 года.

С тех пор после своих памятных побед Довмонт основывал в Пскове церкви. Общепринято, что таких церквей было три (Тимофея Газского, Георгия Победоносца, Федора Стратилата).
Все церкви стояли перед кремлем, на территории, известной как Довмонтов город. Их образно называют мемориалом воинской славы. Тут могло сказаться желание князя показать новым согражданам свое христианское благочестие. А возможно, он уверовал в Христа искренне и искренне благодарил его за помощь в боях. Вообще стоит отметить, что по его поступкам можно понять, насколько серьезно он отнесся к перемене веры – очень серьезно… а уж по душевным переживаниям или по политическим причинам… или тут имел место некий синтез… об этом речь молчит…
Осуществление же славной традиции по основанию церквей базировалось на богатой добыче, которую Довмонт неизменно доставлял из своих походов. Добытчик. «Прибежав» в Псков из Литвы гол, как сокол, князь явно торопился упрочить свое благосостояние, однако скаредным не был… Церкви возводились небольшими, но каменными, со всей добротностью. «Можно себе представить, как это все было по сердцу псковичам».

Житие Святого князя Довмонта, современное изложение: «У святого защитника Дома Святой Троицы был еще один благочестивый обычай: в благодарность Господу, Именем Которого он одерживал победы, не зная поражений, благоверный князь Довмонт рядом с Кремлем возводил храмы в честь того святого, в день памяти которого одерживал победу. Ставили там храмы по особым обетам и другие жители Пскова. Небольшая территория нынешнего Довмонтова города в последующие века была сплошь покрыта храмами».

Кроме того, есть предположения, что Довмонт имеет отношение к основанию одного или двух монастырей и, соответственно, к строительству главных монастырских соборов. Один монастырь – Снетогорский с главным храмом Рождества Богородицы, примерно в 30 километрах от Пскова на высокой обрывистой горе над Великой. Он возник на этом месте во времена Довмонта, в 1299 году был сожжен немцами, и князь приказал восстановить его главную церковь. Может быть, он в самом деле был причастен к его основанию и позаботился о разоренной обители как ее донатор. (При основании и вообще в старые времена Снетогорский монастырь был мужским, в наше время он женский, девичий). Второй возможный Довмонтов монастырь – княжеский девичий Рождества Богородицы в Довмонтовом городе. Перед кремлем с восточной стороны в самом деле существовала церковь Рождества Богородицы постройки 14-того века, от нее уцелели нижние части стен. Может быть, на ее месте стоял собор когда-то существовавшего здесь монастыря, основанного Довмонтом. Либо это поздняя легенда, которая возникла на перекличке одинаковых посвящений церквей Рождеству Богородицы в Довмонтовом городе и в Снетогорском монастыре, а то, что якобы существовавший в кремлевском предместье монастырь был девичьим – апелляция к позднему этапу истории Снетогорского монастыря, который стал девичьим.
Все церкви Довмонта строились за пределами кремля, перед его южной, приступной стеной (Першами), но до наших дней сохранились только их каменные фундаменты. Однако благодаря этому обстоятельству мы точно знаем, что Тимофеевская церковь, вероятнее всего, первая и в любом случае самая главная среди всех прочих своих сестер, находилась западнее дороги, ведущей в кремль, недалеко от второй крепостной стены, которую называли Домантовой (Довмонтовой). Впоследствии, в XIV веке (либо до 1373 года, либо в 1374 году), из-за с перепланировки кремля, повлекшей за собой большую стройку в центре Пскова, а также из-за роста почитания ее основателя, она, сильно обветшавшая от времени, была заново перестроена. В связи с этим иногда даже предполагают, что первоначально она была деревянной, но это вряд ли – археологи нашли в Довмонтовом городе следы только одной деревянной церкви, построенной в XII веке и затем вскоре перестроенной в камне, эта церковь, скорее всего, Дмитрия Солунского, никак не Тимофея Газского.
Позднее церковь, основанная Довмонтом, была перестроена и посвящена уже не только его святому, но и ему самому. Вблизи Тимофеевской церкви учеными в наше время, во время раскопок, были обнаружены литовские захоронения - могилы дружинников Довмонта, тех самых его семи-шести десятков отчаянных бойцов из малой ближней дружины, пришедшей с ним из Литвы. Вот где упокоились в конце концов все эти храбрецы, честно и отважно оборонявшие свою вторую родину. В церкви Тимофея Газского был погребён когда-то и сам Довмонт. Но в 1268 году до этого было еще далеко.
(Декабрь 2012г.)
**********
Продолжение.